Boris Grebenschikov, bard and guru

Boris Grebenschikov (b. 1953)

The crisis of Russian poetry in the 1970s with hardening of censorship and increasing encroachment of social criticism on the Samizdat poetry at the expense of the literary values was broken by the bard Boris Grebenschikov. He started peddling nonsensical texts devoid of any social-critical or moral meaning. In this, his Mr. Goatsucker was as revolutionary as the famous Pale Legs by the father of Russian symbolism Valery Brusov (see below) was almost a century ago.

О закрой свои бледные ноги

                        В. Брюсов

Oh

Drape

Your

Pale

Legs

                        V. Brusov

Старик Козлодоев

Б. Н. Гребенщиков

Сползает по крыше // Старик Козлодоев,

Пронырливый как коростель.

В окошко стремится пролезть // Козлодоев

Какой-нибудь бабе в постель.

А время бывало // Гулял Козлодоев

Глаза его были пусты,

И криком всех женщин сзывал // Козлодоев

Заняться любовью в кусты.

Занятие это // Любил Козлодоев,

И дюжину враз ублажал,

Кумиром народным // Служил Козлодоев,

И всякий его уважал.

А ныне, а ныне // Попрятались суки

В окошки отдельных квартир.

Ползет Козлодоев // Мокры его брюки.

Он стар. Он желает в сортир.

Mr. Goatsucker

This hopeless romantic, old man Goatsucker,

Slides slowly over rooftop.

Through windowsill he attempts, Goatsucker,

To land on some broad, hip-hop.

The happier times are now behind him,

His empty eyes lost their push,

Before he exclaimed to the girls: “Here I’m,”

And made love with them in the bush.

He liked, Goatsucker, his life’s own station,

With thousands women he slept.

A popular hero he was to the nation

And everyone paid his respect.

And here, and now, the bitches are screwy

They made into castle their home,

He slides, Goatsucker, his pants are all gooey,

He’s old. He misses his john.  

Song of the Red October

March to the drum, ye bold and steady troop,

Sons of a gun and grandsons of Chernobyl,

We must reform around the red banner,

And let the brackish water pass the noise.

The iron sky has hardened overhead,

Lost ship has sunk in weed without egress. 

Rise up and come, beseech you, prison guards,

Or else our souls will be stolen by a waitress.

Had fallen our drunken regiment

And kicked the bucket sly intelligencers,

We have abandoned hammers, sickles and pincers,

Stark naked broads are flying in the sky.

Their breasts are covered in a French perfume,

They are robust as shameless crocodiles,

You must not cease to burn, my ready censer,

Or they will gobble up us all alive.

Московская Октябрьская

Вперед, вперед, плешивые стада;

Дети полка и внуки саркофага,

Сплотимся гордо вкруг родного стяга,

И пусть кипит утекшая вода.

Застыл чугун над буйной головой,

Ушел в бурьян корабль без капитана...

Ну, что ж ты спишь —проснись, проснись охрана;

А то мне в душу влезет половой.

Сошел на нет всегда бухой отряд,

И как назло разведка перемерла;

Покрылись мхом штыки, болты и сверла—

А в небе бабы голые летят.

На их грудях блестит французский крем;

Они снуют с бесстыдством крокодила…

Гори, гори мое паникадило,

А то они склюют меня совсем.

From the album ‘Kostroma, mon amour’ (1994). Quoted according to www.aquarium.ru/discography. Note the affinity of the strophes 3-4 to the last bi-line in the  Sadistic Quatrains.